СЧАСТЬЕ – ЭТО ЧИСТАЯ БЕЛЛЕТРИСТИКА
О книге Александра Матвеева «Чудаки на Кипре» (М., «У Никитских ворот»)
Пётр Редькин
«Есть трава белладонна (Прекрасная дама, красавка, сонная одурь), есть бельканто (высшее искусство пения), в их ряду – бельведер (или прекрасный вид), но есть и беллетристика – «чувственная грусть», в России – прозаический жанр с «прекраснодушными» персонажами; в эстетическом смысле этот жанр выше упорно насаждавшейся ранее «лирической прозы», беллетристика – это красота в ее существовании, желающая «спасать мир» людей.
Нет беллетристики без мистификаций, хотя и с вероисповедальным культом, с его небом в разнообразных ликах – то подземной Шамбалы, то Царства Небесного. Создание своего «царства на земле» – удел целеустремлённого писателя, вопрос - как оно изображается, насколько художественно проникновенно представлено на сваях метафор современного рассказа, подобно опорам держащим Кипр и островитян-греков с их архаичной психологией и разного рода люд – русских, грузин, украинцев, англичан, китаянку, швейцарку, торговцев и туристов, героев и обывателей? Кипр – не заповедник старины, не целостный этнографический регион, поскольку его море – незыблемая категория весомее всего и вся. И - «чудаки» не совсем точное определение, если понимать под ним местных персонажей писателя; чудаком здесь становится человек из другого, современного мира, столкнувшись с укладом жизни киприотов. Рассказ «Сюрприз от Дженис» как раз из такого цикла; китаянка, студентка Кембриджа, прилетела на смотрины в семью жениха-сокурсника, по обычаю она должна приготовить любимое блюдо для будущего свекра, но сюрприз от Дженис – «кусочки нежно-розового мяса в кисло-сладком соусе вперемежку с побегами молодого бамбука. Удивительная китайская кухня!». Однако шутки на её счёт плохи даже среди греков-киприотов доброжелательных и дружелюбных, общительных и ни о какой дистанции между собой и гостями и не помышляющих; их остров всегда находился не в стороне от мировых торговых, военных, дипломатических и даже православных путей… они любят иностранцев, сами посещают другие страны, работают там, но, как правило, возвращаются на свой солнечный остров с его традициями и нравами. Но чтобы «крысёнок в сладком соусе»?! студенческий прикол? Он всколыхнул «нравы и традиции», но, как говорится, палку перегнули, пути Дженис и Джерри, сына Николаса, разошлись, эффекта «царства божия» на земле не получилось, ибо с этническим кодом не шутят как с сакральным действом, так прочны узы рода и племени, строившиеся на материях «царства небесного».
Типы и характеры людей иного покроя населяют рассказы А. Матвеева, рельефно контрастируя с архаикой древности.
В этом убеждает и рассказ «Мой друг Эзопис», вернее, его сказитель, повествующий о местных историях – давних и не очень, а то и случаях с туристами; таков, можно сказать, герой рассказа «Стелайос из селения Пиргос», всю жизнь возделывавший оливковые деревья и виноградник, но таковы ли его дети? Например, Михалис? Он принёс в кассу церкви деньги на поминальную службу, но священник отказался принять их, ибо сам почивший заранее внёс плату за десять лет вперёд, всё предусмотрел вплоть до памятного символа на кладбище, выбрал и мастера и заплатил ему. В натуре этнического характера вовсе не «чудачество», а крепость духа при неодолимой вере в верность традиции, которой не одна тысяча лет. Стелайос «всю жизнь прожил в селении Пиргос, никуда не выезжая за пределы острова и оставив после себя восьмерых детей, таких же трудолюбивых, как и сам». Не каждый встречный приезжий с Севера поймёт его и захочет судить с ним о «высоких материях», поскольку Стелайос не судит о высоких материях, он просто прожил жизнь так, как жили его предки во многих поколениях, также просто и умер, но его простая жизнь и смерть выше всяких высоких материй, да он о них и не помышляет. В этом смысл его земной жизни: трудиться, верить в Бога, посещать церковь, рожать и растить детей, не напоказ быть честным в отношениях с людьми, а, умирая, оставить после себя порядок и хорошую память…. Так живёт и его (шестой из 8 детей) сын Михалис, и Михалис своим примером учит жить своих детей и внуков, но не факт, что «царство земное» достижимо на скрижалях ускользающей традиции.
Для А. Матвеева его герои – не «хитровцы», они доброжелательны и часто бескорыстны, хотя элементы хитрости в торговле, как у всех средиземноморских народов присутствуют. Кипр - перекрёсток с регулировщиком (или дозатором), можно сказать, новых и ранних субкультур, где вспоминаешь усовершенствованных героев старой Москвы, своеобразную прослойку, утратившую религиозное сознание, но взамен обретшую не жало змеи, как бывает, а все знаки находчивости во всех её духовно-социальных образах современного стиля жизни. Конечно, киприоты – не русские «хитровцы», сохранили то, что в Европе давно утратили, между прочим, русским следовало бы поучиться религиозности, хотя бы у греков-киприотов.
Это чувство контраста архаизмов и модерна, вносимого бесспорно отдыхающими на Кипре, присутствует в рассказах подобно иссечённому огню из их соприкосновения между собой. Не столько этика, любовь или долг волнуют писателя, сколько личная честь, память сердца, мечта, будь они связаны с женщиной, морем, творчеством, верностью долгу или неистребимой житейщиной всё-таки любви. Среди историй такого рода можно выделить рассказ «Женщина в парео» - миниатюрную поэму в прозе по красоте как «страшной силе» и «бесстрашных» подходах её укрощению. Вопрос в том, что и эта коллизия не несёт в себе намёка на «царство земное», разве что, приоткрыв чуть-чуть известное «царство небесное», недаром же героем рассказа овладело чувство «молюсь я сердцем Женщине в уединенье строгом». А «утром он проснулся в своём номере среди многочисленных пакетов с баночками и с флакончиками продукции косметической фирмы» Прекрасной Дамы. Писатель подметил тип подобных женщин – эксплуататорш своей красоты и в разных обстоятельствах фиксировал их «линию жизни» («Шатенка из моря»), а в соседстве с ними и мечту – наваждение мужчин о «Прекрасной Даме», круто меняющей их жизнь. Разумеется, неполноценную в смысле архаики, зато открывающуюся светлое будущее «земного царства», отнюдь не небесного за тщету выбиться из противоречий древнего уклада и облегчённых мотивов неотвратимого будущего, коего носителем являются женщины в масках идеального, как в рассказах «Прости меня, Мария!» или подружка героини из «Виктория Буш и её жизнь».
Для писателя это тот материал, из которого возможно созидать «царство земное», но при условностях воздаяния на небе. Разве не к их образам писатель припомнил как бы эпиграф из стиха римского папы средневековья: «Не ищите наслаждения в исчезающей красоте, иначе останетесь с руками, полными листвы и горьких ягод»?
Одна из красавиц кипрского Пафоса сыграла роль подружки героя из рассказа «Вечер с Дафной», насыщая его день рождения мифологией древности и стихами неувядающей 2,5 тысячи лет Сафо. Услуга? Нет, друг из Владивостока так осветил одиночество героя, здесь - случай – этикет, общая культура – та территория, где у духовно близких людей, плотно вяжущиеся нити незримой красоты человека как источника искомого «царства земного». «Манана – чистая душа» - рассказ из этого же цикла, за его героиней, оставшейся на Кипре, следит ревнивый муж, забавность коллизии в навете; но у А. Матвеева женщина чаще, чем мужской род, носительница духа цивилизации, особенно прочувствованного на Кипре. Здесь не романтизм русского человека, освобождённого от православного чувства то войнами, то мобилизациями минувшего века - на Кипре в образах женщин - русских ли, гречанок, грузинок встречается «память человеческая», как в рассказе «Магия карминных парусов» или «Айслу из воскресного сна», эта память словно реставрирует утраченную любовь, достоинство, и само расположение, дружелюбие людей, готовых открыть душу совершить для близкого человека нечто необыкновенное, что не всякий готов понять и принять сразу.
«Царствие небесное» на земле – многоэтажная, условно говоря, вавилонская башня, если исходить из этнических персонажей, но его слагаемые элементы – человеческие души, утомленные в депрессивных зонах обитания или, наоборот, процветающие, не замкнутые на эгоизме социума. Что общего, скажем, между парикмахершей с Арбата (рассказ «Злата и её мужчины») и Оскаром, брошенной собачкой, под кличкой Найдёныш, зачисленной в экипаж яхты «Кэтрин»? Розыгрыш со свадьбой на Кипре и подобная ненастью внезапная любовь со стороны человеческой, а в собачьей жизни – преданность экипажу яхты, его вложение в капиталы «земного рая» на острове, пёстром внешне, внутренне – цельном как утренний восход над побережьем Гермасойи. Блаженство души и преданность добру – несказанное. Писателю удалось запечатлеть это состояние в ярких образах, не отступая от строгих форм современного рассказа о женщинах и мужчинах из России, Прибалтики, Англии, Закавказья, Украины, сведенных судьбами на Кипре. Неважно, что иные желают казаться причастными к «царству на Земле», имеет значение личный характер скептически настроенный, а иначе с каким материалом работать писателю?! Полноценный реализм недостижим, если лишить задачу перспективы её воплощения в плодах разрешившейся жизни. О Злате А. Матвеевым сказано: «Злата умела сердцем прочувствовать даже стопудово каменного мужчину, природа её этим одарила и не напрасно». Это предопределение вполне соотносимо с характером прозы А. Матвеева, чистой воды беллетриста с «55 оттенками моря» и женских характеров, принимающих мужчин такими, какими им хотелось бы слыть в сей жизни.
Пётр Редькин
