АЛЕКСАНДР ТОРОПЦЕВ. ПЛОД МНОГОЛЕТНЕГО ТРУДА
(О переводе книги Уильяма Блейка «Песни Невинности и Опыта», выполненном поэтом, переводчиком, прозаиком Александром Ивановичем Матвеевым)

Хорошо известно, что работа переводчика «ставит голос», дисциплинирует поэтическое мышление, оттачивает стих и так далее. Но известно и другое: ни поставленный голос, ни внутренняя самодисциплина, ни безукоризненная техника не являются необходимым и достаточным условием для рождения поэта крупного. И, как это ни странно прозвучит, даже Богом дарованный поэтический талант не является необходимым  и достаточным условием для рождения крупного поэта. Необходимым – да. Но не достаточным. Для этого (как часто говорит мой учитель поэт Роман Сеф) нужно быть личностью. Откуда берутся личности? Может быть, оттуда  же, от Бога, либо от Природы. А может быть, от самого человека, который почувствовал в душе своей поэтический зов и принял из души своей этот божественный дар, и приказал сам себе быть достойным этого дара, и приказ этот исполнял всю жизнь свою? Личностями становятся или рождаются? Кто знает? Кто может с математической точностью сформулировать терему о необходимости и достаточности рождения (или становления) личности? Я пока таких людей, и такой теоремы, и её доказательства не знаю.

Но, слава Богу, жизнь меня наградила людьми, которых я со спокойною душой называю личностями.

Александр Иванович Матвеев – прежде всего личность. И его многолетняя работа над переводом сложнейшей работы Уильяма Блейка является убедительным доказательством этого утверждения. Я имел счастье и радость наблюдать последние полтора года сложнейшего поэтического стипль-чеза А.И.Матвеева. Я не видел момента рождения этого перевода, но видел, как серьёзно и ответственно переводчик «воспитывает», «доводит до ума» своё детище.

Задача, повторяюсь, сверхсложная.

Уильям Блейк находился в очень сложном психологическом состоянии, когда писал «Песни Невинности»  и «Песни Опыта». Внимательный человек поймёт это легко, даже не вникая в множественную суть произведения, а лишь вслух читая «Песни»: все они отличаются друг от друга  поэтической мелодией, интонацией, настроением и, как сейчас модно говорить, состоянием души. Для каждого состояния – своя мелодия, свой аллитерационный ряд, своя, в конце концов, геометрия стиха. Вслушиваясь (все слышат, да мало кто слышит!) в стихи Блейка, человек, способный слышать, погружается в стереометрию мыслей и переживаний автора.

Не первый раз перед переводчиками со всей остротой встаёт: что важнее суть или строй стиха, форма или содержание? Возможно ли в русской поэтической строке передать одинаково убедительно (то есть идеально) и то, и другое? Правы ли те поэты, которые, ухватив тему источника, основную идею, пишут не собственно перевод, а новое своё стихотворение «по следам», по теме, часто, забывая о поэтических средствах автора и чрезмерно увлекаясь поисками своих личных поэтических средств передачи мыслей, настроения, идей и сверхзадачи автора источника?

Александр Матвеев, человек основательный, решил перевести, повторяюсь, сложнейшую работу У. Блейка чем ближе к идеалу, то есть к источнику: и по форме, и по содержанию, и по используемым англичанином поэтическим средствам. Мне кажется, что это смелая задумка реализована в очень большой степени. Конечно же, об идеале я говорить не стану, дабы не навлечь на себя и на уважаемого мной автора волну негодований дотошных критиков, привыкших ловить блох везде. Я говорю лишь о том, что А.И Матвеев свою задачу выполнил, и о том, что его перевод «Песен Невинности и Опыта» представляет собой серьёзный труд.

На завершающем этапе работы поэт решил сделать два перевода: ритмизированный подстрочник и  стих  в современном понимании – классический. На мой взгляд – это верный ход.

Послушаем первые строфы того и другого варианта стихотворения «Введение» «Песен Невинности» (мне кажется, нужно читать эту работу «на слух», или слушать её):


По девственным долинам, шагая вниз,
Песнь радости играя на дудочке своей,
На облачке дитя сидящие увидел я,
И мальчик мне сказал с улыбкой…


Над долиной – песнь дуды,
Там на облачко взойдя,
Средь клубящейся воды,
Молвит мне, смеясь, дитя…

Или, например, две строфы следующего за «Введением» стихотворения «Пастух»:

Добра и хороша судьбина пастуха,
С утра до вечера он бродит
За овцами вослед своими,
И речь его струится славословием.

Невинный зов ягнят он слышит,
И блеянье разнеженных овец,
Настороже он, а овцы все спокойны,
Зная, что пастух вблизи.


Как прекрасна судьба пастуха! –
Целый день за отарой бродить.
И с утра до закатных минут
Средь идиллии сладостной жить,

Где невинных ягнят слышен зов,
Мамы мирно им блеют в ответ,
Знают овцы, что рядом пастух,
Для отары опасности нет.

Ритмизированный подстрочник чуть свободнее (чуть-чуть, подчёркиваю), энергичнее, напряженнее. «Классический» стих строже, мягче. Часто (но не всегда!) в ритмизированном стихе строгость уступает место энергии, а мягкость – напряжению, напряжённости. В каком случае переводчик ближе к Блейку?  Этот вопрос возникает у меня после прочтения каждой такой пары. И я отвечаю на него так. Блейк, видимо, где-то посредине, причём, середина эта не является жёсткой линией, а представляет собой некое волнообразное поэтическое пространство, не линию, не плоскость, а объёмное пространство, вибрирующее и постоянно перемещающееся: в одном случае ритмизированный подстрочник ближе к англичанину, в другом – «классический».

Чтобы опередить возможных своих оппонентов, я с лёгкой душой признаю, что в книге Александра Матвеева есть много «классических» стихотворений, которые опровергают выводы предыдущего абзаца. В них есть и лёгкость, и воздушность, и уверенный ритм, и аллитерационное чутьё, без которого невозможна поэзия прошлых веков, особенно поэзия Средних веков, и энергия, и напряжение. Вот, например, стихотворение «Гулкий луг» (цитирую первую строфу):

И солнце встаёт,
И небо поёт,
И воды звенят,
И птицы летят, –
Приходит весна
Любовью полна.
И слушает Джон
Бубенчиков звон:
Восторг в голосах –
Звень эха в лугах.

Краткая, внешне безыскусная фраза этой песни в переводе А.И.Матвеева чем-то напоминает мне кисть импрессионистов, мастеров воздуха. Мало кто из живописцев других напряжений так глубоко чувствовал в лёком глубинное, в повседневном и обыденном – таинственное и неразгаданное, в любом движении жизни – её причины и условия. Мало кто из художников обладал такой на восприятие быстрой кистью, радостно воссоздающей на полотнах ритмическое начало жизни.

Александр Матвеев – поэт-песенник. Многие его стихи положены на музыку, и поют их всем известные певцы. Это – песенное – качество души, ума и сердца чувствуется, практически, во всех песнях (песнях всё-таки) переведенного им труда великого англичанина, в чём легко убедиться, хотя бы первую строфу песни  «Ночь»:

Вечерней прекрасной звезде
Приветствие солнце пошлёт.
А птица притихнет в гнезде,
И ночь мне ночлег принесёт.
В жилище небесном
Сидит безмятежно,
Одна у окна,
В блаженстве Луна.

К достоинствам представляемой читателю книги можно отнести и справочный материал, примечания, и, естественно, уникальные иллюстрации, которые уносят нас в пространство и время жизни Уильяма Блейка.

Но, повторяюсь, прежде всего, книга интересна и полезна переводами Александра Матвеева.

Александр Торопцев

08.10.08